Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: jaakov
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Стоят два мужика перед огромным, роскошным надгробием. Читают: «Сергей Петров. Лучший муж, отец и дедушка. Вечная память в наших сердцах». Один другому говорит: — Ничего себе, какой памятник... Наверное, жена очень сильно любила? — Да нет, — отвечает второй, — просто она его застала в постели с любовницей. А хоронила — его официальная жена.
Мужик лежит в больнице после аварии. К нему приходит ангел и говорит: — У тебя есть шанс. Можешь вернуть всё назад, в день перед аварией, и изменить одну мелочь в своих действиях. Это спасёт тебе жизнь. Но только одну мелочь. Мужик, не раздумывая: — Хорошо. В тот день я купил жене на 8 марта не те духи. Ангел, кивая: — Разумный выбор. Какие духи купил и какие надо было? Мужик: — Купил «Chanel Coco Mademoiselle». А надо было «Chanel Chance». Ангел делает пометку в планшете и уходит. На следующий день мужика выписывают — диагноз «ошибочный». Он приходит домой. Жена встречает его в дверях, обнимает, плачет от счастья. — Родной, я так испугалась! — говорит она. — И знаешь, пока ты был в больнице, я нашла чек на те духи... Дорогой, ты ведь хотел сделать мне приятное, я всё поняла. И я купила себе «Chance» сама! Вот, понюхай! Мужик нюхает, целует её в лоб, идёт в душ. Стоит под водой и тихо, очень тихо произносит в кафель: — Вот бл*ть. Значит, так.
Только что прочитал в легенде к рисунку одного из принтеров HP вот что: „Удлинитель лотка для обычной бумаги (также называется удлинителем лотка)“. К слову, у единственного другого лотка никакого удлинителя нет вообще. Добро пожаловать, мистер Очевидность!
Греция обнаглела: её долг во много раз меньше, скажем, немецкого как в абсолютном значении, так и в пересчёте на голову населения. Да и в сравнении с многими остальными странами Европы тоже! Европа должна не то что давать новых денег грекам, а потребовать подаренное год тому назад обратно, выслать всех иммигрантов-нахлёбников одной прекрасной ночью в Грецию, вывезти оттуда своих, арестовать всё греческое имущество у себя, и закрыть границу нафиг!
Идёт мужик по улице, видит — лежит кошелёк, толстый-претолстый. Поднял, открыл — пусто. Только записка: «Если ты это читаешь, значит ты такой же долбоёб, как и я, потому что я уже третий раз этот кошелёк здесь подбираю».
Мужик заходит в продуктовый, берет хлеб, молоко, колбасу. Подходит к кассе, а там сидит его любовница. Она, хитро улыбаясь: — Ну что, дорогой, будешь платить налом, или как в прошлый раз? Мужик, ни секунды не сомневаясь: — В долг.
Поймал сын отца, который листал в телефоне «Инстаграм» молодой коллеги. — Пап, это же Алена с работы? Тебе пятый десяток, у тебя семья! — укоризненно сказал сын. Отец вздохнул: — Сын, я не её фотки смотрю. Я смотрю, кто её лайкает. Там твоя мама стоит на первом месте. С самого начала.
Жена ночью пихает мужа локтем: — Проснись! Мне приснилось, что ты меня бросил и женился на молодой длинноногой блондинке! Муж сонно: — Спи давай, это всего лишь сон. Жена: — А если бы не сон? Муж: — Тогда бы я сейчас с ней спал, а ты бы мне не мешала.
Приходит мужик в цирк на работу устраиваться. Принимает директор. - У меня, - говорит мужик, - есть смертельный номер. - Какой такой номер? - Перед началом представления под купол подвешиваются мешки с дерьмом. Публика заходит, начинается представление, я за кулисами. По моей команде мешки сбрасываются. Публика в дерьме. И тут - смертельный номер - выхожу я, весь в белом...
История началась три года назад, когда мой друг Серёга, известный любитель лёгких денег и сложных схем, притащил ко мне в гараж здоровенный, явно старинный сундук. Весь в пыли, с кованными железными уголками и огромным висячим замком.
«Нашёл на чердаке у бабки в деревне! — сиял он. — Думаю, там клад! Антиквариат! Но вскрывать буду только с тобой, ты же мне как брат».
Мы поставили сундук в угол гаража, поклялись найти мастера по старинным замкам и никому о нём не рассказывать. Начались поиски. Оказалось, специалистов по средневековым английским висячим замкам XVII века в нашем городе днём с огнём не сыщешь. Серёга погрузился в интернет-форумы кладоискателей, я слушал его многочасовые теории о том, что внутри: то ли золото флибустьеров, то ли секретные карты, то ли прадед-граф скрывал там семейную тайну.
Через полгода он нашёл какого-то чудака из Вологды, который согласился приехать и вскрыть замок «исторически корректно», не повредив его. Мы скинулись на билеты мастера. Тот приехал, три часа копался у сундука с какими-то щупами и спицами, а потом развёл руками: «Замок — бутафория. Прикручен на два болта с обратной стороны. Просто открутите».
Мы онемели. Открутили. С трепетом приподняли массивную крышку. Внутри, на бархатной, истлевшей от времени подкладке, лежала… ещё одна коробка. Обычная советская жестяная коробка из-под монпансье. Серёга, уже не дыша от предвкушения, открыл и её. Там, завернутая в газету «Правда» за 1978 год, лежала записка, написанная корявым почерком:
«Колхоз им. Кирова, бригаде плотников. Колян, Гришан, Вась, вы туда не ходите, вы сюда ходите. А то цемент уже второй рейс простаивает. Вахтёр дядя Миша».
Мы сидели в полной тишине, глядя на эту записку. Всё. Три года тайн, надежд, поисков, тысячи рублей на поездку специалиста… ради послания от какого-то советского вахтёра.
«Ну что ж, — хрипло сказал Серёга, — хоть сундук антикварный, продадим». Мы сняли замок, чтобы отнести его на оценку. И тут, под слоем краски на задней стенке сундука, где висел замок, проступили какие-то гравированные линии.
Серёга схватил растворитель, смочил тряпку. Через десять минут перед нами, чётко и ясно, проступила красивая гравюра: карта какого-то поместья с обозначениями, а внизу — надпись на латыни. Мы перевели её через Google: «Тайна — в ложном дне. Ищи того, кто знает цену железу и крови».
Это было как удар тока! Значит, не зря всё! Значит, бабка была не проста! Значит, коробка с запиской — это просто отвлекающий манёвр для непосвящённых! Наш энтузиазм вспыхнул с новой силой. Теперь мы искали уже эксперта по тайникам и гравюрам. Серёга практически поселился в архивах, я финансировал поездки по всем усадьбам области, которые хоть как-то соответствовали рисунку.
Ещё год ушёл на поиски. Мы нашли усадьбу! Она принадлежала старому, совершенно глухому коллекционеру. Когда мы, трясясь от волнения, показали ему фото гравюры, он долго её разглядывал в лупу, а потом хрипло сказал:
«Да, знаю эту работу. Это Суворов-младший, середина XIX века. Делал фальшивки для богатых купцов, которые хотели «родовую историю». Эту гравюру он клепал пачками. У меня их штук пять в амбаре валяется. Продам вам за пять тысяч, хотите?»
От его слов нас чуть не хватил удар. Мы вышли от него, сели на лавочку у пруда и молча смотрели на воду. Вся эта многоходовка длиною в три года — сплошная цепочка фальшивок и пустых надежд. Наши мечты о богатстве растворились, как дым.
«Ну… — сказал я, пытаясь как-то разрядить обстановку. — Хоть коробка от монпансье антикварная. Может, её продадим?» «Забей, — махнул рукой Серёга. — Давай лучше выпьем. За наши глупые мечты».
Мы купили бутылку виски, вернулись в гараж, сели на старые покрышки прямо перед открытым сундуком. Пили молча, передавая бутылку друг другу. Напиток постепенно делал своё дело, тоска начала отступать, сменившись философским отношением к жизни. Под конец бутылки мы уже смеялись над всей этой абсурдной историей.
И тут, в момент, когда я закатывался от хохота, швырнув пустую жестяную коробку от монпансье в угол, раздался странный звук. Не глухой удар жести о бетон, а звонкий, дребезжащий. Как будто внутри что-то болталось.
Мы замерли. Серёга медленно подошёл к коробке, поднял её, потряс. Внутри что-то звенело. Он с силой сжал жесть в нескольких местах, и дно коробки… отщёлкнулось. Фальшивое дно.
В маленьком тайничке лежал ключ. Не старинный, а самый обычный, современный ключ от почтового ящика. К нему была привязана бирка с номером: Ящик 347.
Мы не спали всю ноть. В восемь утра мы уже висели на двери главного почтамта города. Как только открылось, мы влетели внутрь, нашли ящик под номером 347. Сердце колотилось так, что я слышал его стук в ушах. Серёга дрожащей рукой вставил ключ. Щёлк. Ящик открылся.
Внутри лежал один-единственный конверт. Без марок, без адреса. Мы разорвали его. Внутри был листок в клетку, оторванный от школьной тетради. На нём тем же корявым почерком, что и первая записка, было написано:
«Если вы это читаете, вы большие упёртые мудаки и потратили кучу времени. Но настойчивость должна вознаграждаться. Клад — это опыт, дружба и эта офигенная история, которую вы теперь можете рассказывать. Цемент всё ещё ждёт. Дядя Миша».
Мы стояли у почтовых ящиков, держа в руках эту записку. А потом начали смеяться. Смеялись так громко, что на нас начали коситься почтовые работники. Мы смеялись до слёз, до боли в животе. Это был смех просветления.
Мы ничего не нашли. Но мы нашли всё.
P.S. А коробку от монпансье я всё-таки продал на аукционе одному чудаку, который коллекционирует советский быт. За восемьсот рублей. На эти деньги мы с Серёгой… купили цемент. И построили ему на даче нормальный сарай. Без всяких сундуков.
— Дорогой, — спросила жена, просматривая его телефон, — а кто такая Настя с сердечком в твоих контактах? — Это нейросеть, — не моргнув глазом, соврал муж. — Я ей пишу, чтобы не грустить, пока ты с подругами. Жена умилилась: «Как трогательно!» На следующий день он обнаружил в истории браузера запросы: «Как отравить ИИ», «Существует ли ад для алгоритмов» и «Киберполиция Москвы».
Жена ночью будит мужа: — Дорогой, проснись! Мне приснилось, что ты меня бросил ради двадцатилетней модели! Муж (сонно): — Спи, дура, это всего лишь сон. Жена: — А если бы не сон? Муж: — Тогда я бы сейчас спал, а не с тобой разговаривал.
Открыв сегодня крышку сканера, я увидел на его мини-экране огроменный заголовок: «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ». Под ним что-то было мелким шрифтом написано. Мне стало интересно, что же может эдакое произойти. Вооружившись лупой, я рассмотрел очень мелкую надпись: «В данный момент предупреждения отсутствуют.»
В те далёкие времена, когда интернет был ещё мифом, а мобильные телефоны весили как утюги и стоили как половина "Жигулей", жил-был в небольшом провинциальном городке молодой человек по имени Аркадий. Был он инженером на заводе, где производили детали для тракторов — работу имел стабильную, но душу томила жажда чего-то большего. А именно — любви настоящей, той, что в книгах описывают, с букетами роз, серенадами под окном и вздохами при луне.
И вот как-то на танцах в Доме культуры (а это было единственное место, где молодёжь могла встретиться без риска быть пойманной комсомольским патрулём за "идеологически вредные" разговоры) Аркадий заприметил её — Валентину. Высокая, с косой до пояса, глаза — как у лани из мультфильма "Бэмби", и смех — будто серебряные колокольчики в рождественскую ночь. Работала она медсестрой в поликлинике, и все парни города вздыхали по ней, но никто не решался подойти: Валентина была из тех девушек, что смотрят на тебя так, будто уже знают все твои грехи и заранее прощают, но только если ты этого достоин.
Аркадий решился. Купил в универмаге самые дорогие конфеты "Птичье молоко" (стоял в очереди три часа, чуть не подрался с каким-то спекулянтом), начистил свои единственные выходные туфли до зеркального блеска и пошёл свататься. Нет, не сразу к родителям — сначала просто пригласить на прогулку. Подошёл, заикнулся, покраснел как рак и выдал: "Товарищ Валентина... то есть, девушка Валентина... не желаете ли прогуляться по парку культуры и отдыха имени товарища Кирова? Я... у меня билеты в кино на 'Иронию судьбы' есть!"
Валентина улыбнулась (о, эта улыбка осветила весь зал лучше прожекторов!) и согласилась. С тех пор начались их свидания. Аркадий был романтиком до мозга костей: читал ей Есенина под берёзой (хотя сам понимал стихи через пятое на десятое), водил в кафе "Снежинка", где мороженое пломбир подавали в металлических креманках, и даже однажды подарил французские духи "Красная Москва" — нет, подождите, это были настоящие французские, "Climat" от Lancôme, которые ему двоюродный брат из Москвы привёз за бешеные деньги.
Но вот беда: Валентина жила с матерью. А мать её, Зинаида Петровна, была женщиной легендарной. Вдова полковника, ветеран труда, председатель домкома и, по совместительству, главный страж нравственности всего микрорайона. Ростом она была метр шестьдесят, но казалась двухметровым памятником Ленину — такой стальной взгляд и голос, от которого даже милиционеры вытягивались по стойке смирно. Все знали: чтобы жениться на Валентине, надо сначала пройти через Зинаиду Петровну. А это было пострашнее, чем сдавать экзамен в институт в один день с похмельем.
Аркадий начал подготовку, как к военной операции. Сначала — разведка. Узнал через общих знакомых, что Зинаида Петровна обожает комнатные фиалки, солёные огурцы собственного посола и оперу в исполнении Муслима Магомаева. Купил пластинку "Голубая вечность", банку финских маринованных огурчиков (дефицит страшный!) и горшок с фиалкой редкого сиреневого цвета. Пришёл в назначенный день с букетом гвоздик (розы были только на 8 марта и стоили как крыло от самолёта).
Зинаида Петровна открыла дверь, окинула его взглядом с головы до ног и произнесла историческую фразу: — Ну что ж, молодой человек, проходите. Только туфли снимите — я только что полы натерла мастикой. И не дай бог вы мне паркет поцарапаете!
Аркадий прошёл, как по минному полю. Сел на краешек стула, протянул подарки. Зинаида Петровна фиалку одобрила ("Неплохо, но у меня есть и получше"), огурцы попробовала ("Финские? Хм, пересолены, наши лучше"), а пластинку поставила сразу — и Магомаев запел про то, как "сердце в груди бьётся, будто в клетке птица".
Начался допрос. — Профессия? — Инженер третьей категории, Зинаида Петровна. — Зарплата? — Сто восемьдесят рублей, плюс премиальные. — Квартира? — Комната в общежитии, но я стою в очереди на кооператив! — Пьёте? — Ни-ни! Только по праздникам, и то символически. — Мать-отец? — Живы-здоровы, в деревне. Отец — механизатор, мать — доярка, орденоносец. — А почему не женились до сих пор? Двадцать восемь лет — пора бы уж!
Аркадий краснел, бледнел, потел, но держался. Наконец Зинаида Петровна встала, подошла к серванту и достала... альбом с фотографиями. — Вот посмотрите, молодой человек. Это Валентина в первом классе. Это на выпускном. Это в медицинском училище. А это — претенденты предыдущие. Вот этот — лётчик, но пьяница. Этот — сын директора завода, но бабник. Этот — кандидат наук, но лысый как коленка. А этот вообще из Средней Азии приезжал, просил руки — я ему сказала: "У нас в роду кавказцев не было, и не будет!"
Аркадий смотрел альбом и понимал: шансов ноль. Но вдруг Зинаида Петровна вздохнула и сказала: — Ладно. Вижу, парень ты неплохой. Только одно условие: если женишься — ко мне переедешь. Я одна не останусь. Квартира трёхкомнатная, места хватит. И ещё: каждое воскресенье — пельмени лепить всем вместе. И никаких тёщьих шуток! Я не тёща, я — мама вторая!
Аркадий чуть не упал со стула от счастья. Согласился на всё. Свадьба была скромная, но душевная: в ЗАГСе, потом в кафе, где официантки в наколках подавали салат "Оливье" тазиками и шампанское "Советское".
Прошли годы. Аркадий с Валентиной жили душа в душу. Родили двоих детей — сына и дочь. Квартира стала тесновата, но уютна. Зинаида Петровна оказалась не такой уж страшной: готовила борщ лучше всех на районе, нянчила внуков, и даже иногда позволяла Аркадию смотреть футбол по телевизору "Рубин", хотя сама предпочитала "В мире животных".
А потом пришли девяностые. Завод закрылся, Аркадий пошёл в челноки — ездил в Польшу за куртками и джинсами. Валентина открыла маленький салон красоты. Зинаида Петровна, несмотря на возраст, торговала на рынке семечками и носками. Выжили. Купили дачу. Построили гараж. Дети выросли, разъехались по большим городам.
И вот однажды, уже в двухтысячных, сидят они втроём на кухне — Аркадий, Валентина и Зинаида Петровна (ей уже за восемьдесят, но бодрая, как в молодости). Внуки приехали в гости, бегают, орут. И вдруг Зинаида Петровна достаёт из серванта старую коробку.
— Вот, Аркаша, — говорит. — Это я тебе всё-таки приготовила. Приданое, можно сказать.
Открывает — а там... стопка сберкнижек на предъявителя, облигации выигрышного займа 1982 года, золотые серьги (оказывается, прятала от всех), и ещё пачка долларов — тех самых, что в восьмидесятых по спекулятивному курсу покупала "на чёрный день".
— Это всё тебе, зять. За то, что не бросил старуху. За то, что пельмени лепил каждое воскресенье тридцать лет. За то, что Валю мою счастливой сделал. А я ведь сначала думала — не пара ты нам. А теперь вижу: лучший зять на свете.
Аркадий прослезился. Валентина прослезилась. Даже внуки притихли.
А Зинаида Петровна добавила, уже с хитрой улыбкой: — Только одно условие: когда я помру — похороните меня рядом с мужем. И на памятнике напишите: "Здесь лежит Зинаида Петровна, лучшая тёща в мире. Потому что сама так решила".
И все засмеялись. Потому что знали: так и будет.
А Аркадий потом часто рассказывал эту историю внукам и говорил: — Запомните, дети: самая страшная тёща — это та, которую ты ещё не узнал по-настоящему. А самая лучшая любовь — та, что выдержала не только романтику, но и тридцать лет совместных пельменей.